Пушкин – наше всё

Как просто это звучит в наше время: «Пушкин – наше все». Что ж тут непонятного?

Давайте разберемся, в чем же это «все». Ну или хотя бы начнем.

Один хороший человек однажды емко мне охарактеризовал свои отношения с Пушкиным: «Я с Пушкиным на дружеской ноге». А как это – дружить с тем, кого давно уже нет с нами? Дружба – это ведь чувство обоюдное…

После пятнадцати лет преподавания, пожалуй, наконец я поняла, о чем шла речь.

Человек в жизни развивается. Хочет он того или не хочет, но жизнь – не зря говорят – идет своим чередом, и черед этот заключается в том, что человек растет, меняется, взрослеет, проживает Жизнь, идет своим жизненным путем. И это его задача – пройти своим путем. Пожалуй, без этого понимания жизнь человека теряет смысл в вечности. Человек должен себя осознать, призван он к этому. С таким человеком хочется дружить, быть ему причастным.

Александр Сергеевич… Ему было дано прожить недлинную жизнь, но за свою короткую жизнь – можно с уверенностью сказать – он прошел этот путь становления, созревания. И подтверждением этого является его творчество.

Сегодня, в день годовщины его гибели, мне хотелось бы напомнить тот путь, который Пушкин прошел в осмыслении одной из важнейших для него тем (свидетельство этому опять-таки в его творчестве) – темы поэта и поэзии. Как он понимал свое предназначение? Когда он впервые осознал себя поэтом? Какие открытия свершил на пути к своему творческому завещанию в стихотворении «Я памятник воздвиг себе нерукотворный…»?

 

Тема – это всегда развитие. Мы посмотрим в хронологическом порядке на стихотворения Пушкина, в которых отчетливо звучат некоторые выводы по нашей теме.

Для наибольшего и наинтереснейшего погружения нам потребуются тексты. Не будем приводить их здесь целиком, любопытный читатель справится с этой задачей самостоятельно.

 

Итак, первое стихотворение, в котором отчетливо звучит ощущение себя как поэта – «К другу стихотворцу», 1814 год. Пушкину 15 лет.

Арист! и ты в толпе служителей Парнаса!
Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;
За лаврами спешишь опасною стезей,
И с строгой критикой вступаешь смело в бой!

В Лицее, где учился Пушкин, классические авторы были в особом почете. В своем творчестве Пушкин вернется к своеобразной игре с ними еще не раз.

«К другу стихотворцу» - сатирическое послание. Завуалирован автор, завуалирован адресат. Прозрачна – тема: каково быть поэтом? И пятнадцатилетний юноша отвечает: быть поэтом хорошо, если это призвание. Впервые отчетливо звучит мысль о призвании.

Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,

Проводит тихий век без горя, без заботы,

Своими одами журналы не тягчит

И над экспромтами недели не сидит!

Не любит он гулять по высотам Парнаса.

Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;

Его с пером в руке Рамаков не страшит;

Спокоен, весел он. Арист, он – не пиит.

 

Почти 10 последующих лет Пушкин «в тиши» (если вы помните его биографию, то поймете, почему в кавычках) осмыслял себя и свой дар. Результат - «Разговор книгопродавца с поэтом», 1824 год. О чем оно?

Сюжет стихотворения незамысловат: поэт разговаривает с книгопродавцом. Издатель просит продать рукопись, попутно между делом задавая вопрос: зачем вы пишете? Где источник вдохновенья? Слава? Любовь женщин? Хорошо, может быть, одной единственной женщины? И поэт – уверенно, осознанно, в 25 лет всего лишь – отвечает, что ни слава, ни любовь женщин, на даже одной не могут быть источником вдохновенья. Что ж тогда? – Свобода!

А что такое свобода? Свобода от чего? – Свобода от заблуждений, от тех заблуждений, которые отвергаются выше.

«Не продается вдохновенье»… - «Но можно рукопись продать». И после этого разговор переходит на прозу: «Условимся».

Хорош вывод, не правда ли? Вывод выводом, а дальше – жизнь, со всеми ее перипетиями.

 

Проходит два года, Пушкин из одной ссылки переезжает в другую, написан «Борис Годунов» - величайший успех, по словам самого Пушкина, продолжается работа над «Евгением Онегиным», 5-я глава, именины Татьяны, происходит осознание понятия Идеала и Рока. Александр Сергеевич подходит к вершине понимания своего предназначения – стихотворение «Пророк», 1826 год. Позволю себе привести текст целиком:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Если внимательно посмотреть на выделенные курсивом слова (выделено мной), то представится внятная картина: к человеку ищущему, «духовной жаждою» томимому приходит «шестикрылый серафим» и изменяет все органы чувств – глаза, уши, язык. И не просто изменяет: для того, чтобы служить людям словом, чтобы стать поэтом, у человека все органы чувств должны переродиться, а главное – сердце. Трепетное сердце – это сердце, подверженное страсти, а у поэта сердце должно быть как угль – выжженное от страстей, но горящее.

«Пророк» - это вершина. Можно ли на вершине жить? Нет. Альпинисты знают: взобрался, полюбовался – и надо спускаться, жизнь зовет.

Так и Пушкин.

 

1827 год. 15 августа. Михайловское. Стихотворение «Поэт».

… Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает сладкий сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

Какая верная мысль: поэт – человек, он на служении. И пока «не требует поэта к священной жертве» Аполлон - не взыщите! Но не просто не взыщите: «быть может, всех ничтожней он»! Как это… страшно! Всех… ничтожней… Каково примириться со своим недостоинством?

Но…

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется…

Все встает на свои места, лишь вдохновение снисходит:

… Как пробудившийся орел.

Тоскует он в забавах мира,

Людской чуждается молвы,

К ногам народного кумира

Не клонит гордой головы…

Как просто и… непросто одновременно. Творческую лабораторию свою перед нами открывает Пушкин!

Но Александр Сергеевич идет своей дорогой дальше.

 

1829 год. Стихотворение «Поэт и толпа», названное при первоначальном издании «Чернь».

Пушкин вообще любил эпиграфы, появляется он и здесь – из 6-й песни «Энеиды» Вергилия. Дословный перевод: «стоящие вне храма».

А что такое эпиграф? – Подсказка такая читателю. Если сложить название и эпиграф, приоткрывается смысл? Конечно!

Это стихотворение нужно читать! Обязательно как-нибудь запишу его. Оно удивительное по интонациям! Диалог толпы и поэта (название-то как точно!) с небольшим предисловием.

Позволю себе вольный пересказ.

Поэт «по лире вдохновенной»… «бряцал». А «хладный и надменный» «народ непосвященный» ему «бессмысленно внимал».

Каждое слово Александра Сергеевича обдуманно, взвешенно (черновики это подтверждают), поэтому цитат много.

Дальше – жестче. «Толковала чернь тупая»: зачем он поет? Какая польза?

Как ветер песнь его бесплодна,

Зато как ветер и бесплодна:

Какая польза нам от ней?

Ответ поэта резок: «Молчи, бессмысленный народ,/ Поденщик, раб нужды, забот!»… «на вес/ Кумир ты ценишь бельведерский»… «Печной горшок тебе дороже:/ Ты пищу в нем себе варишь».

И что ж народ? А народ…он народ:

Нет, если ты небес избранник,

Свой дар, божественный посланник,

Во благо нам употребляй,

Сердца собратьев исправляй.

Как это можно прочитать? Я бы прочитала с самодовольством, осознанием значимости своей. Мы ж – народ! Дальше текст подтвердит мою дерзновенную мысль:

… Мы малодушны, мы коварны,

Бесстыдны, злы, неблагодарны;

Мы сердцем хладные скопцы,

Клеветники, рабы, глупцы;

Гнездятся клубом в нас пороки.

Здорово, правда? Какое самолюбование! А поэт? А что тут поэт?

…Ты можешь, ближнего любя,

Давать нам смелые уроки,

А мы послушаем тебя.

Все по-честному и открыто. Ответ поэта понятен, не правда ли? Цитировать полностью не буду, а вот последние строки приведу. В них – самосознание поэта.

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

 

Дорога Александра Сергеевича ведет дальше.

1830 год. Стихотворение «Поэту» - как напутствие, как нравственный кодекс художника, выпестованный, сокровенный. И форма для этого выбрана особая – сонетная (четыре, четыре, три, три). Сонеты чаще всего бывают о любви…

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

«Ты сам свой высший суд;/ Всех строже оценить умеешь ты свой труд./ Ты им доволен ли, взыскательный художник?» - ведь здесь все: все требования к себе как к художнику. Ты в ответе. Ты уверен в достойном служении? Ты готов предстать рядом со своим творением?

Только человек, который прошел весь этот отнюдь не легкий путь, мог в конце своей жизни написать настоящее завещание. Да, это завещание – вольный перевод Горация. Да, до Пушкина его уже вольно переводил, например, Державин. Но каков Александр Сергеевич? Приведу текст целиком.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

Как можно представить памятник «нерукотворный»? Который человек сам себе «возвиг»? Да еще выше «Александрийского столпа»? Пожалуй, только удивившись и …признав, что прав был Александр Сергеевич!

«И славен буду я, доколь в подлунном мире/

Жив будет хоть один пиит».

Пушкин – наше все. Пожалуй, чтобы стать для огромного, глубокого, прекрасного нашего народа «всем», мало одной гениальности. Удивительный дар Пушкина, может быть, более всего заключается в том, что, осознав свое дарование, он сумел остаться верным ему до конца, каждую минуту своей жизни, сумел осознать этот дар и поставить точки в принципиальных вопросах.

 

Екатерина Авдеенко.